Услышав стук, Анхель воспользовалась тем, что наставница занимается своими делами наверху, и устремилась к двери. Аккуратно приотворив ее, выскользнула наружу, ожидая увидеть кого-то из друзей Тали... и слегка опешила, напоровшись на коротко стриженого мужчину с шрамом на лице и конвертом в зубах. Мужчина был вампиром, и прежде она его не видела.
Естественно, она растерялась и несколько секунд молчала, широко распахнутыми глазами рассматривая незнакомца. Неприятная у него отметина на лице, и рука искалечена.
- А вы, наверное, к Тали, - она покосилась на дверь, порадовавшись, что осмелилась таки упорхнуть на улицу и встретить эту, безусловно, интереснейшую личность.
Пара чрезмерно любопытных глаз все еще была прикована к Маклину. Выглядел он отчего-то совсем не угрожающе, и даже странным образом располагал Анхель к себе своей кривоватой ухмылкой. Она подумала, что неплохо бы научиться улыбаться так, как это делает ее наставница - спокойно, холодно, с достоинством. Тали приподнимала подбородок и, с вызовом глядя на собеседника из полуопущенных ресниц, растягивала губы в немного снисходительной усмешке, обнажая ряд белых узковатых зубов, что придавало ей несколько хищный вид. Выглядело это эффектно. Сама же она, Анхель, всегда выглядела до неприличия простодушной и наивной. Сейчас - тоже.
- Я Анхель, - представилась она, широко улыбаясь и разглядывая вампира. Что ж поделать, эльфийке было до жути интересно, кем же он приходится ее наставнице. Было у нее одно предположение... и именно из-за него, наверное, по ее щекам разошелся румянец. - Я теперь здесь живу, - вот это, наверное, уже лишнее было, но иногда Анхель становилась не в меру болтливой. Закусив губу, она опять покосилась на дверь - ждала, пока шаги Тали по лестнице услышит.

Старый дом на окраине гетто ======>

По дороге к дому Тали Йен тщательно лелеял в себе ярость - хотелось выплеснуть ее, дать ей выход, и плевать на последствия. Плевать на то, что это неосмотрительно. О, можно было бы с уверенностью сказать, что сама эльфийка не повела бы себя так безрассудно - скорее виду не подала бы, что догадалась о чем-то, для того, чтобы извлечь из этого выгоду. Или просто выждала бы удобного момента, чтобы всадить ему нож в спину... Дьявол, да таких возможностей у нее были десятки - почему она не сделала этого?
Маклин, как существо, для которого всегда было только черное и белое, не мог понять остроухую. Если у тебя есть враг - ты убиваешь его, как только предоставляется такая возможность. Прямолинейный донельзя, неспособный на обман и интриги, теперь, снова столкнувшись с предательством, Йен чувствовал некоторую растерянность. В случае с Томасом все тоже было просто и ясно - эта крыса искусно подставила его, чтобы занять его место. Понять же цели и мотивы, которые преследовала Тали, было сложнее - здесь явно имела место более тонкая интрига, в которой Йену отводилась роль болвана на раздаче. И она была ему вовсе не по душе...
Стучаться, разумеется, Маклин не стал, равно как и подкрадываться к остроухой - напротив, хлипкая дверь слетела с петель от удара ноги, и вампир в считанные секунды оказался рядом с Тали. По-видимому, он застал ее как раз за одной из молитв или медитаций, о которых они говорили еще вчера, но сейчас Йену было не до уважения к чужой вере. Взгляд его залитых кровью глаз не замечал ни искор, ни зеленоватого свечения, придававшего комнате какой-то мистический вид. Он грубо подхватил эльфийку за шкирку и через мгновение она была уже бесцеремонно прижата спиной к своему драгоценному древу - одна рука вампира сжимала ее горло (пока слабо, ведь ему нужно было, чтобы она заговорила), вторая - тонкие кисти, впиваясь в кожу удлинившимися ногтями и  ничуть не заботясь о том, что причиняет остроухой боль.
Странно - по дороге Йену казалось, что он так много ей скажет, а сейчас он просто молча смотрел в ее глаза, сжимая зубы до скрипа и чувствуя легкую дрожь - это злость просилась наружу. Наконец он все же заговорил - тихо, сквозь сцепленные зубы и ни на секунду не отпуская взгляд эльфийки:
- Браво, сеньора Мартелл, я поражен. Отлично разыгранная комбинация, хоть ее смысл и не вполне ясен мне. - Руки против его воли сильнее сжали горло и кисти Тали, и Маклину пришлось приложить некоторые усилия, чтобы разговор не закончился преждевременно, да еще и так плачевно. - Как удобно находиться на положении постоянной наемницы, но зачем же останавливаться на достигнутом, если любовница будет знать еще больше, не так ли? - Губы Йена подрагивали, изображая злую улыбку, а большой палец той руки, что держала Тали за горло, издевательски поглаживал ее щеку. Наверное, было бы здорово держать себя в руках, говорить с эльфийкой безразличным тоном, но врать не получалось - Маклин был глубоко уязвлен. - Но ты была не очень-то расторопна, душа моя, право же, при правильном подходе ты веревки бы из меня могла вить...

Ну же, это так легко - одно движение руки, славный хруст шейных позвонков, и в его руках будет висеть безвольная тряпка, которая не посмеет говорить, улыбаться и тем более - Дьявол! - смеяться. Так легко лишить ее жизни - да, он помнит, эльфы хрупкие - разве не за этим он сюда шел? Или просто сжать руку сильнее, наблюдать за тем, как краснеет, а затем синеет ее лицо, как некрасиво выпучиваются глаза, а сама она хрипит, пытаясь вдохнуть последние в своей жизни жалкие порции воздуха. Как хорошо было бы запомнить ее именно такой - жалкой, уродливой, и смерть ей подарить соответствующую - уродливую. Вздернуть на дереве, да не на этом, которое будет подпитывать ее жизненные силы, нет, выбрать какую-нибудь осину посреди гетто, чтобы все вдоволь полюбовались на смерть гадюки, которую он пригрел. Выпустить кишки, чтобы не оставалось в этом создании уже более ничего красивого и волнующего, чтобы она вызывала одно лишь омерзение...
Для осуществления этого не хватало всего одного компонента - ненависти. Йен был зол, взбешен, кипел от ярости, но ненавидеть Тали у него по-прежнему не получалось. Что-то не вязалось здесь, не клеилось, отдельные фрагменты выпадали из мозаики, разрушая целостную картину и превращая стройную логическую цепочку в хаос. Как, КАК совместить в одном уравнении подлое предательство и игры за его спиной с той неподдельной нежностью и заботой, которые он видел вчера в ее глазах? Где правда и где всего лишь фальшь? Или просто она такая превосходная актриса?
Голова шла кругом, и тихие слова эльфийки ничуть не вносили ясности в происходящий фарс. А что он должен был подумать? Что, двурушничая за его спиной, она неожиданно потеряла голову от его неотразимого шарма и неземного обаяния и упала в его объятья? Лицо Йена перекосило в оскале, назвать который улыбкой язык уже не поворачивался.
Использовала. Грязно, мерзко, подло использовала; и к уже прочно поселившимся в нем злости и ярости прибавляется стыд - за то, что позволил себя так одурачить, повелся, как простодушный идиот - правильно она его называет! - купился на первую же юбку. И правду он говорил - попытайся она втереться ему в доверие, попытайся разузнать больше о делах партии, а не просто довольствоваться объедками информации - получилось бы. Как он мог заподозрить в причастности к Консерваторам ту, которая с таким упоением убивала вместе с ним овец, ту, которая отзывалась о жалких "dh'oine" с таким презрением, ту, которая едва ли не восхищалась его звериной жестокостью?
Все слова снова застряли в горле - Йен только со злым недоумением наблюдал за тем, как Тали ластится к его руке, и чувствовал, что рассудок окончательно пассует. Эта задача оказалась для него непосильна - все попытки отличить ложь от истины разбивались о совершенно непонятное ему поведение остроухой. Она не пыталась вырваться, хотя понимала, что ее жизнь подвешена на волоске. Она не осыпала его отборной руганью, хотя перед ней стоял ее враг. Она смеялась ему в лицо и терлась о его ладонь. Да полно, может, она просто ненормальная?! А может, с ума сошел он, и все происходящее - просто плод больной фантазии, потому что меньше всего это напоминало реальность.
И все же это прикосновение немного отрезвило Маклина - он коротко рыкнул, и его рука сильнее сжала горло Тали, отчего ее голова дернулась, словно у тряпичной куклы, слабо стукнувшись о ствол дерева. Как символично - все закончится там же, где началось.
- Почему ты не убила меня? Почему ты просто не убила меня, когда у тебя была такая возможность - да хотя бы просто оставила меня подыхать от Жажды в том сарае! Разве это не решило бы все проблемы твоей партии разом? Разрушить фундамент, на котором все держится - и все рухнет. Я не верю, что ты не понимала этого - для этого ты слишком умна... - Где-то за плечом ласково плескалось Безумие, бездна, в которую Йен, казалось, вот-вот готов был упасть, и голос сорвался на крик. - ПОЧЕМУ?!

Ненависти не было, зато было совсем уж неуместное восхищение. Теперь, очевидно, он мог наблюдать настоящую Тали, и она его поражала - своим неистовством и уверенностью в своей правоте. Она готова была скорее сломаться, чем прогнуться. Она была такой же как он, только находилась по другую сторону стены...
- Все правильно - есть черное и белое. Порядок и Хаос. - Йен заговорил в тон эльфийке - уже не срываясь на эмоции, ровно, но так же горячо - как и она, он верил в то, что говорил. - И я несу Хаос. Потому что Порядок - это проржавевшие устои, отсутствие какого-либо развития и заплывшие жиром воины, чьи руки отвыкли от меча. Хаос же сеет панику, но он же заставляет всех стряхнуть с себя сонную одурь, он дает толчок к появлению чего-то нового. Невозможен мир без войны. Невозможно создать новый порядок без разрушения старого. И что - скажи мне! - что хорошего в существующем порядке, когда мы, словно животные, согнаны в загоны, а эти жалкие твари считают себя хозяевами мира? Что в этом правильного? Тебя нравится такая жизнь, Тали, правда? - Маклин заглядывал остроухой в глаза так, словно надеялся увидеть в них искренний ответ. И если он не удовлетворит его - она все же умрет. Ее смерть была написана на его лице, только... только почему он медлит? Почему вступает в эту никому не нужную дискуссию - разве может один одержимый фанатик доказать что-либо другому, разве может убедить его назвать черное белым? - Если бы не такие, как МЫ, люди вовсе не боялись бы нас и просто уничтожили! Если бы не такие, как МЫ, в один прекрасный день, всех вас, траханых миротворцев, несчастных филантропов собрали бы на одной площади и убили бы, как слепых котят! И если что-то еще удерживает людей от того, чтобы уничтожить всех нас - всех до последнего ребенка! - то это СТРАХ. Страх, что все мы соберемся вместе и обрушимся на них, и никакое численное преимущество их тогда не спасет. Ни спасете их и вы, Консерваторы, возомнившие себя защитниками угнетенного человечества - а пока вы будете прикрывать их от нас, они же - они, люди! - ударят вас в спину. - Нет, спокойно и ровно не получалось, Йен снова сорвался на крик. - Быть может, я глуп, но ты слепа! - Вампир немного ослабил хватку, давая ногам Тали соприкоснуться с полом - ведь и правда, того и гляди задохнется. А еще не время. - Ты думаешь, я делаю все это просто из чувства мести? Думаешь, я соорудил весь этот гигантский колосс только ради того, чтобы поквитаться за смерть родителей? Я глуп, душа моя, но не настолько. Я не стану пресмыкаться перед жалкими овцами, и весь мой народ не станет этого делать - никогда. Я хочу дать нам всем свободу, гарантию будущего, а это возможно, только если люди потеряют численное преимущество. Все дело в том, моя дорогая, что ты считаешь мою агрессию причиной, провоцирующей людей на уничтожение нелюдей, на деле же это - следствие. Террором на террор. Жестокостью на жестокость. Но ты, кажется, спрашивала меня о последствиях? - Улыбка на лице Маклина, по-видимому, должна была изображать веселье, но она была горькой и неискренней. - Разумеется, я думал о последствиях. Утопии, быть может, и не выйдет, но выглядеть этот мир будет несомненно лучше. Такая себе рокировка - нелюди, пребывающие в большинстве, и люди, загнанные в гетто. Ну же, душа моя, разве ты не видишь в этом прелестной иронии?! - Йен снова тряхнул Тали, будто ее мотнувшаяся от этого голова действительно означала кивок согласия. - Это случится, Тали, обязательно случится. И хотя нам придется переступить при этом через вас - жалких трусов, отступников - мы не споткнемся. Вот увидишь.
Увидит? Значит, он все же не убьет ее? Мысли возобновили свои дьявольские пляски, не давая Йену возможности сосредоточиться и принять решение - его рука то сильнее сжимала горло эльфийки, то снова ослабляла захват, позволяя ей дышать.

Он не мог это слушать. Только не от нее - все то, о чем он думал сам, все сомнения, которые одолевали его временами, теперь обрели словесную форму в ее устах, и слушать это не было никаких сил. Йен не стал возражать ни на одно из ее высказываний - слишком нестабильным сейчас было его эмоциональное состояние для того, чтобы вести дискуссию и подкреплять ее вескими аргументами. Ни выдержки, ни хладнокровия - Маклин держался на краю пропасти на чистом упрямстве, не позволяя себя все же сорваться. Если он ее таки убьет, он хочет сделать это в здравом уме и трезвой памяти, а не под влиянием импульса - так, чтобы не пришлось сожалеть о содеянном.
Возможно, доводы Тали были разумны, но все они проскальзывали мимо Йена - он слышал только какие-то отдельные обрывки фраз, остальное тонуло в глухой злости, к которой примешивалась ноющая, тупая боль. Боль от предательства, от обмана - его перестала интересовать тема беседы, он снова вспомнил, почему оказался в этом ветхом домишке. Она предала его, двурушничала за его спиной, лицемерила, лгала - полно, да есть ли худший грех?!
- ЗАТКНИСЬ! - Рявкнул Маклин, когда Тали тихо заговорила о его родителях. - Ты не стоишь даже памяти о них! - Его трясло от злости, но Безумие, хоть и неохотно, все же отступало - сегодня был не его день.
А остроухая все продолжала говорить - просила его сделать то, ради чего он пришел сюда, называла слабаком - почему, дьявол побери, он должен все это выслушивать?! Йен и в самом деле ощущал себя малодушным слабаком, который не может сделать то, что должен, только из-за некой странной щемящей боли в груди. Почему слушать ее обвинения больно? Почему смотреть в ее безжизненные глаза - больно? Почему думать о том, что ее не станет - так дьявольски больно?!
Говорить было больше не о чем, а Маклин все никак не мог заставить себя оторвать взгляд от пары зеленых глаз, которые смотрели на него с пугающим равнодушием и смирением. Она не просто не боялась смерти - это было естественно для воина - она звала ее. Так же как он временами видел в смерти свое единственное избавление от непомерного груза ответственности, она сейчас требовала ее, как решения всех проблем. Так просто - стать прахом, и больше не нужно ни за что бороться, ничего добиваться и отстаивать свою правду. Это было так соблазнительно, что Йен едва не пожелал сдохнуть вместе с ней. Пожелал и тут же вновь разозлился - на себя за слабость, на нее - за то, что несмотря на все, все еще не мог ее ненавидеть!
Рука Маклина, до этого сжимавшая тонкие кисти эльфийки, которые теперь украсились синяками и кровоподтеками, взметнулась теперь вверх, собирая ее волосы и оттягивая их вниз, так что подбородок остроухой поднялся еще выше. Он все еще смотрел на нее сверху вниз и все отчетливее понимал, что не сможет убить ее. Она права - слабак. Она бы на его месте наверняка не сплоховала. Все это вместе настолько лишало Йена последних крох уравновешенности и здравомыслия, что вместо того, чтобы убить или ударить Тали, он подался вперед и впился в ее губы яростным поцелуем - грубым, приносящим боль, как и все, что сейчас происходило в этом доме.

Йен, пожалуй, тоже чувствовал подобное впервые. В какой-то невообразимый коктейль смешивались воедино злость и нежность, обида и восхищение, ярость и страсть, желание унизить и панические вопли гордости, которая умоляла уходить, бежать отсюда, раз уж у него не хватает духу довести дело до конца и оборвать жизнь лживой остроухой. Что странно, вместо того, чтобы конфликтовать между собой, эти чувства лишь усилиливали друг друга, приводя Маклина в какое-то экстатическое состояние, в котором наконец не было места мыслям.
Была только все усиливающаяся дрожь от того, что она ответила на его сомнительную ласку; была звериная жестокость, с которой он рвал на ней одежду и оставлял багровые следы на ее теле - отпечатки пальцев, губ, зубов; было хриплое, учащенное дыхание, словно его легкие наполнены кровью, которой совсем скоро он захлебнется, а потому нужно успеть надышаться напоследок - ведь он был прав: сегодня есть, а завтра не наступит никогда; была боль, которая полностью доставалась Тали - словно этим животным напором он пытался компенсировать свою слабость и малодушие; было забытье, в которое так приятно было проваливаться, в котором не было пугающего вопроса - а что дальше?..
И было прозрение, когда Йен осознал, что только что любил женщину, которая предала его. Возможно, так это назвали бы только животные, но по-другому Маклин не умел - теперь не умел. И снова вспышка ярости, в которой вампир отшвырнул от себя Тали так, будто она была покрыта проказой. Он смотрел на лежащую на полу женщину в обрывках одежды и вновь пытался пробудить в себе ненависть или хотя бы презрение - да вот же она, словно использованная шлюха, у его ног! - и не мог.
Лучше бы она просто убила его.
- Сука! - Заорал в иступлении Йен, запуская ладонь одной руки в коротко стриженые волосы, а кулак второй всаживая в стену. Иссохшееся дерево под ним жалобно хрустнуло - кажется, он мог бы сейчас сломать весь этот карточный домик без особого труда. - Какая же ты дрянь! - Все эти крики - одно сплошное малодушие, как и метания вампира по комнате в поисках любого предмета, на котором можно было бы сорвать злость, лишь бы на глаза не попалась женская фигурка на полу. С таким же сухим треском в стену вошла вешалка, разламываясь надвое и осыпаясь вниз бесполезной трухой. - В следующий раз я убью тебя. - Глухо, словно на его горле была затянута петля, пообещал Йен.
Больше ломать здесь было нечего. Все уже было сломано. Все.

======> Старый дом на окраине гетто

Улицы гетто ======>

Если бы Ларс не был так одержим идеей выглядеть серьезно и внушительно (что в большей степени являлось неосознанным подражанием отцу), он, пожалуй, даже пританцовывать начал бы по дороге. Все его естество ликовало от осознания собственной ловкости и дерзости. Потому что именно дерзостью ему казалась идея пойти наперекор Маклину-старшему. О том, что Йен может этого даже не заметить, бастард, разумеется, не думал.
Думал он все больше о том, как завоевать доверие эльфийки. Ее уверенность в себе, командные замашки и то, как рыжеволосая оберегала ее, наталкивало на мысли, что остроухая занимает далеко не последнее место в иерархии Консерваторов. В принадлежности ее к ним бастарад уже не сомневался. Оставалось только выбрать правильную линию поведения - то ли сочинить байку о внезапно проснувшейся любви к братьям меньшим, то есть людям, то ли говорить начистоту. Уверенность, с которой рыжая заявила о том, что он не врет, наводила на определенные догадки - лгать в ее присутствии определенно нежелательно. Поэтому когда троица отошла достаточно далеко от места, где на них все еще могли напасть, Ларс заговорил - уверенно, но с определенной долей смиренного покаяния, которое просто обязано было тронуть его слушателей:
- Я бы мог сейчас затянуть трогательную историю о том, как ценны для меня люди, потому что во мне течет половина человеческой крови, но... нехорошо начинать плодотворное сотрудничество с обмана, правда? Сомневаюсь, что лично для меня что-то изменится, если безумная идея papa воплотится в жизнь - признаться, мне от этого ни жарко, ни холодно. И, не скрою, если бы он принял меня в ряды своей партии, наверное, я бы участвовал в революции наравне с остальными. Но он не принял. - Голос Ларса на какие-то мгновения стал жестким, почти стальным, но затем он снова продолжил мягко и спокойно. - Оставаться в стороне от событий я не хочу. И, знаете, в последнее время идеи Консерваторов кажутся мне более обоснованными, разумными, что ли. - В это время они уже подошли к довольно ветхому домику, который находился на некотором отдалении от жилых улиц гетто. Бастард остановился, заложив руки в карманы пальто и покачиваясь с пятки на носок. - Я смогу быть полезным, Талиция, поверьте. В конце концов, разве желание отомстить не является сильным стимулом?

Одно то, что этот разговор происходил, уже являлось хорошим знаком по мнению Ларса. Тали хотя бы соглашась его выслушать, тогда как от отца он не мог добиться и этого. Бастарду даже в голову не приходило, что то упорство, с которым Йен отталкивал его, было связано не столько с молодостью и неопытностью Ларса, сколько с желанием его отца уберечь его от бойни, для которой он вряд ли был предназначен. Точно так же Йен пытался уберечь брата - вот только Ларсу об этом рассказать было некому.
- Думаю, хорошим поводом для доверия является то, что я выложил всю правду, хотя она и весьма неприглядна. - Ухмыльнулся бастард, доставая из кармана пальто сигареты - травиться этой дрянью он начал только недавно, видимо, тоже для придания своему облику внушительности. По виду остроухой было заметно, что она колеблется, сомневается, а это порождало новую дилемму - пытаться ли убедить ее в своей полезности и лояльности, расхваливая себя, или же благоразумно промолчать, стараясь не наломать дров и не испортить то немногое, чего уже удалось добиться. Ну хотя бы то, что его еще не погнали с порога этого дома палками. - Я не вру, Талиция. - Мягко, вкрадчиво начал он, выпуская в сторону от женщин кривоватое колечко дыма. - Возможно, в идее революции и есть какое-то здравое зерно, но по сути она представляет собой массовые разрушения, которые могут повлечь за собой такую контрреакцию, что Инквизиция манной небесной покажется. И хотя у меня есть все шансы до конца своих, возможно, долгих лет успешно притворяться человеком, мне не улыбается мысль остаться последней нелюдью на Земле. Пусть даже нелюдью наполовину. - Ларс скривился, будто одним куском проглотил половину лимона - напоминание о его неполценности всегда задевали его. - Рисковое мероприятие, которое может выгореть, а может и прогореть. Я предпочитаю находиться на более выгодной стороне. - Губы бастарда скрасила иезуитская улыбочка, но он тут же заговорил серьезно и даже жестко. -  Я не считаю их своими братьями, точно так же, как и они отказываются признавать меня одним из них. Почему-то в том, что он предпочел человеческую женщину, виноват я! - Краткая вспышка по-детски нелепой обиды, и Ларс снова взял себя в руки. - Я понимаю, что по вашим меркам я ребенок, но все же я здесь совсем не для игр. - Дырявая выдержка и солидность снова изменили бастарду, и он насупился, уставившись на Тали с просьбой во взгляде и повторяя свои слова. - Я хороший стрелок, я могу быть полезен.