Дом у ивовой рощи ====>

Небольшая прогулка - понятие все-таки растяжимое, так что нельзя сказать, что Йен кривил душой. Скорее недоговаривал. Да и разве два часа - это так уж много? Сам он, к примеру, эти два часа ничуть не скучал, хотя они и обмолвились с остроухой всего парой слов - зато его грудь чувствовала тепло ее спины, ее волосы щекотали его лицо, заставляя фыркать почти так же, как фыркал Джейкоб, уворачиваясь от надоедливых насекомых.
Домик показался внезапно, когда уже могло начать казаться, что такая длительная прогулка не имеет никакой конечной цели. Сначала они пересекли небольшую реку - Маклин не стал искать мост или брод, направив Джейкоба прямо в воду. Жеребец, по грудь в воде, ступал осторожно, едва ли не брезгливо переставляя свои тонкие ноги, так что до седоков лишь изредка долетали прохладные брызги. Затем перед ними оказался лес, на первый взгляд кажущийся сплошным и непроходимым, но Йен уверенно направил коня вперед, и спустя какое-то время деревья словно расступились перед неожиданными гостями, являя их взглядам немного покосившийся от времени, но все еще пригодный для жизни, дом. К нему, словно в некой задумчивости, привалилась яблоня, навязчиво царапая окна ветками и будто предлагая своему молчаливому соседу спелые, краснобокие плоды.
Маклин спешился, помог спуститься на землю Тали и сорвал с ветки яблоко, с хрустом, от которого Хоки, пожалуй, передернуло бы, вгрызаясь в него.
- Ну вот и добрались. - Коротко подытожил Йен, отбрасывая в сторону яблоко и оборачиваясь на свою спутницу. И если ей в таком месте все равно захочется продолжать язвить и смотреть на него волчонком, то ее тоже останется только утопить. В здешней речке это правда займет некоторое время, но при должном упорстве... - Я хочу предложить тебе одну игру. - Неожиданно произнес Маклин, подходя ближе к эльфийке и притягивая ее к себе. - На один день забыть о том, что происходит в Лондоне, о том, что такой город вообще существует, об Инквизиторах, о затишье перед бурей... Обо всем. Мир заканчивается за пределами этого леса. Ты сможешь? - Вопросом, сможет ли он сам, Йен не задавался - он ведь здесь. Это и есть ответ.

Хотя Йен и не понимал поведения Тали, но на удивление не злился. Ни на то, что его вопрос остался без ответа, ни на странный укор во взгляде эльфийки, который та бросила на него перед тем, как уйти в сторону леса. В чужую голову не проникнешь, чужих мыслей не прочитаешь - но, пожалуй, если бы она не захотела остаться здесь с ним, то не промолчала бы, а уже давно заявила об этом, не особо выбирая при том выражения.
Останавливать остроухую Маклин тоже не стал - пусть идет, куда она денется - пешком пойдет обратно в Лондон? Даже если так - что же, пускай. Едва ли это станет чем-то новым в их отношениях, когда один из них вдруг решает бежать. Йен передернул плечами, прибил овода, севшего на его щеку, и решил заняться делами более насущными, чем попытки понять мотивы и логику женщины.
Дом очень давно не топили, и он порядком отсырел. Зато во дворе можно было найти замечательный, хоть и порядком проржавевший, топор, прочно застрявший в испещренном зарубками пне. Минут через тридцать возле дома стало одной молодой сосной меньше, а в камине уютно разгорались дрова. Отсыревшие дубовые панели надсадно потрескивали, неохотно раставаясь с влагой и отдавая ее прогретому воздуху. Оставив все как есть, Йен решил все же отправиться за Тали - если она еще не где-то на полпути до Лондона, то он найдет ее в лесу. Не настолько он большой, чтобы в нем можно было потеряться.
Эльфийка действительно была там - сидела прямо на траве у небольшого озера. Маклин приземлился рядом, не произнося ни слова - он и так уже сказал, возможно, больше, чем следовало. Руки пахли сосновой смолой и Йен потянулся ближе к воде, смывая ее. Странно, но это молчание не доставляло ему никакого дискомфорта - оно было уместнее сотен бессмысленных слов, которыми они бы могли обмениваться сейчас. Ему даже не надо было касаться Тали - просто знать, что она здесь, рядом, и так же смотреть на воду, уже успокоившуюся и вновь превратившуюся в гладкое зеркало.

Это было неожиданно, но сегодня - стоило это признать - все было неожиданным. Начиная от самой, непонятно откуда взявшейся, мысли побыть наедине с Тали, отгородившись от всех лесом пригорода и заставляя себя поверить, что больше ничего нет. Так же неожиданным было то, что верить действительно удавалось - Йен не думал ни о чем, происходившем по ту сторону границ Лондона, время и пространство сжались до этих нескольких сотен ничьих акров, которые теперь беззастенчиво заняли они с Тали, и до одного дня, который он отвел себе на самообман. Эльфийка, похоже, тоже на самообман согласилась, хотя между ними по-прежнему не было произнесено ни слова. И все же она выглядела сейчас совсем не так, как в городе - брови перестали недовольно и недоверчиво хмуриться, вертикальные складки на переносице разгладились, а губы не искажала кривая, искусственная улыбка. Маклин совсем не был уверен, что это хорошо и правильно - предстать друг перед другом как есть, настоящими, но меньше всего сейчас хотелось анализировать, взвешивать и подчиняться логике. Один день в году, который по праву считается его днем, может он прислушаться к эмоциям?
Эмоции были смешанные и малопонятные - возможно, именно потому что Йен не привык особо обращать на них внимания. Потому он и не мог бы сейчас с уверенностью сказать, что чувствует, глядя на сотворенные Тали иллюзии - он скорее догадывался, чем понимал, что это не просто красивые картины - эпизоды из прошлого. Не совсем понятные, смутные и ускользающие, но отчего-то горькие. И судя по тому, как внезапно все прервалось, стоило на зеркальной поверхности воды проявиться изображению темноволосого эльфа, это и был - он. Тот самый Единственный, потеряв которого, Тали стала такой, какой знает ее уже Маклин. Он помнил ее слова - когда-то давно, еще в начале их знакомства - о том, что раньше она была совсем другой. Сказать, что ему было бы интересно узнать, какой именно - было бы неправдой. Наверное, не обратил бы внимания, скользнул бы незаинтересованным взглядом мимо, забыв сразу после того, как увидел. Теперь же одну покалеченную душу тянуло к другой, и обе, кажется, сопротивлялись изо всех сил. Сложно? Очень. Проще отступить? Пожалуй. Да только поздно уже, похоже, да и не привык он отступать, поворачиваться спиной...
Вода в озере была снова просто водой, а лицо Тали уткнулось в плечо Йена, и сам он едва ли заметил, когда начал ласково поглаживать ее волосы, обнимая ее так, словно мог уберечь ее от всего зла и не понимая, что беречь ее надо было прежде всего от самого себя.
Маклин ничего не сказал про увиденное, едва ли эльфийка ждала его сочувствия или соболезнований - они прозвучали бы сейчас донельзя фальшиво и неуместно. Зато сами собой всплыли в памяти, казалось бы, давно забытые слова, так, что Йен и не сразу сообразил, чьи они:
- И ненависть мучительна и нежность.
И ненависть и нежность - тот же пыл
Слепых, из ничего возникших сил,
Пустая тягость, тяжкая забава,
Нестройное собранье стройных форм...
Едва слышный шепот - можно ли надеяться, что  он затеряется в ее волосах, так и не достигнув острых ушек?

Было тяжело. Так, наверное, пролежавшие много лет парализованные учатся ходить - неуверенно, осторожно, чувствуя мучительную боль и вязкий страх при каждом шаге. Так и эти двое открывали для себя сейчас заново нежность - ту самую, которая так же мучительна, как ненависть. И если она к тому же может стать такой же всепоглощающей, как ненависть - то это страшно. Ему - более чем столетнему вампиру, воину, бездушному ублюдку, каким привыкли видеть его окружающие - страшно. А вот сомнения почему-то по-прежнему не приходили - каким бы диким не казалось происходящее, какую бы ноющую боль и скрежет зубовный оно не доставляло, Йена все равно не покидала странная уверенность, что так надо. Пора было, пожалуй, завязывать с этим фатализмом - иначе скоро ему всюду еще и Знаки начнут мерещиться. А там уже недалеко и до того, чтобы в бога поверить...
Это действительно становилось славной традицией - Маклин появлялся перед Тали изувеченным, а она латала его, все реже встречая сопротивление. Вот и сейчас чувствовать немного покалывающее тепло, идущее от ее пальцев, было приятно, и Йен не пытался отстраниться - только благодарно поцеловал ладонь эльфийки, когда она закончила.
- Это Шекспир. - Отозвался Маклин на слова Тали - он видел удивление на ее лице после того, как он прочел вслух этот отрывок. Сложно было ее не понять - сам он отнесся к этому внезапному порыву спокойно только потому, что сегодня его, кажется, уже ничего не могло удивить. - Из множества бесполезных книг, написанных людьми, он один из немногих, кто заслуживает внимания. - Кто бы еще утром сказал Йену, что он будет говорить с остроухой о поэзии - не поверил бы. Вампир ухмыльнулся и немного отстранился от Тали, усаживаясь ровно и укладывая ее голову себе на колени. - Тягу к чтению, и в частности - к Шекспиру, мне привил наставник. Он был знаком с поэтом, говорил, что тот был удивительно целостной личностью, как для человека. Даже предлагал обратить его - жаль, тот отказался. Суеверия тогда были очень сильны, и Уильям считал, что потеряет душу, став вампиром... - От мягких, спокойных воспоминаний прошлого странная щемящая боль ушла, голос Маклина звучал ровно и не отдавал ни горечью, ни злобой, что бывало так редко. - Знаешь, у меня ведь сегодня день рождения. - И снова непонятно - зачем сказал? Слова текли из него как-то сами собой, словно компенсируя непривычную молчаливость Тали. Руки Йена все еще поглаживали волосы эльфийки, он распустил их и принялся плести тонкие и довольно кривоватые косички - занятие сколь бестолковое, столь и умиротворяющее. - У тебя когда-нибудь был день рождения, care mia, или у вас это не принято так же, как и Новый Год?

Так, значит, все-таки возможно? Возможно хотя бы один день прожить, не вспоминая о событиях в Лондоне и о целой череде событий, предшествующих им? Не думать о революции и говорить о вещах, не связанных с ней даже отдаленно? И тогда говорить будет очень легко, каждое слово не будет отравлено ненавистью, напряжением и грузом ответственности, и разговор потечет как-то плавно, сам собой, когда обоим собеседникам комфортно и можно говорить еще одну ближайшую вечность. До тех пор, пока беседа не затихнет сама собой, так же плавно перейдя в молчание, которое тоже будет легким и необременяющим. О том, насколько все это ново и странно для него, Йен не задумывался - просто воспринимал происходящее как данность. Хрупкую, кратковременную, но от того не менее приятную.
- Сто двадцать четвертый. - Равнодушно ответил Маклин на вопрос Тали о возрасте. Он видел, как снова загорелись в ее глазах эти огоньки - предвестники ехидства, и в ответ только ухмылялся кривовато и немного снисходительно. Ее, должно быть, забавляло, что он еще помнит о такой дате и вообще обращает на это внимание, а его, в свою очередь, забавляло то, насколько она была далека от этого. Существа из разных миров - почему же от этого он не ощущал бесконечное растояние между ними, а наоборот - казалось, что это делает их только ближе? - Марцеллу... это мой наставник, - пояснил Йен, заметив, что машинально назвал имя, которое ничего не говорит его собеседнице, - так вот, Марцеллу на момент моего с ним знакомства было что-то около двух тысяч лет. Точного возраста он уже не помнил, но - ты будешь смеяться - свой день рождения он никогда не забывал. Помню, он говорил: - Тали наконец перестала вертеться, устроившись на его коленях поудобнее, и Маклин вернулся к прерванному занятию - то есть спутыванию ее волос. Назвать эти кривульки косичками мог бы только кто-нибудь, обладающим незаурядным воображением. Йен же только злорадно усмехнулся, подумав о том, как она будет ЭТО распутывать - "Каждый год я что-то обретаю и что-то теряю, каждый год чему-то учусь и что-то забываю, каждый год становлюсь на что-то богаче и на что-то беднее. И день рождения - это день для подведения итогов, когда можно обернуться назад и посмотреть, есть ли тебе чем гордиться и достойно ли ты прожил очередной год". - Маклин помолчал немного, словно вспоминая, правильно ли он передал слова учителя, не переврал ли, и продолжил. - Для людей день рождения - это праздник, одновременно грустный и радостный. Грустный - потому что они все ближе к тлению, радостный - потому что им удалось прожить еще один год. Для нас время имеет мало значения, но имеет значение память. И этот день дает возможность освежить в ней все прожитые годы. - Пожалуй, услышь кто-то со стороны эти философские размышления, удивился бы - хотя удивления заслуживала и непривычная болтливость Йена сама по себе. - Мне действительно это кажется диким. - Кивнул Маклин, когда Тали сказала о родителях. Даже койот привязан к своей матери - по крайней мере, на первых годах своей собачьей жизни. Едва ли Йен мог бы представить, как выглядели бы его отношения с отцом и матерью, будь они сейчас живы, но не знать их вообще, воспитываться кем-то чужим... Нет, это было неприемлемо. - Даже лучший наставник не даст ребенку то, что дадут ему родители, care mia, ни один не будет относиться к нему с таким теплом. Вот скажи мне, - Маклин немного оживился, и пальцы в волосах эльфийки задвигались быстрее, - скажи мне, душа моя, когда придет твое время, и ребенок появится у тебя - неужели ты с легким сердцем отдашь его на воспитание в чужие руки и смиришься с тем, что  он даже не будет помнить твоего имени, как сейчас ты не помнишь имен своих родителей? - Йен не пытался доказать, что эльфы заблуждаются в своей "системе воспитания молодежи", как назвала это остроухая, ему действительно был интересен ответ на этот вопрос. Так же, как и на следующий. - И скажи мне вот еще что, - теперь вампир смотрела на Тали так же нахально, как и она него, - ты тоже профессионал? Ведь ты взяла на воспитание эту девочку, Анхель. - Хотя Йен видел остроухую в ипостаси наставницы всего несколько минут, эти воспоминания до сих пор вызывали улыбку, немного насмешливую - строгий учительский тон, по мнению Маклина, в исполнении Тали выглядел донельзя комично.

Они определенно говорили на разных языках, умудряясь понимать друг друга, но не разделяя точек зрения друг друга. И все же Йену было интересно - все то, о чем говорила Тали, для него ранее было неизвестным, и сейчас он словно раскрывал для себя запертый до сих пор на ключ мир остроухих, о которых все, что он знал - что они высокомерные выскочки, кичащиеся своим мнимым или истиным старшинством над другими расами. Тали в его глазах отличалась от своих сородичей, хотя и ей не было чуждо  это высокомерие и снисходительность, которые временами доводили его до бешенства. Отсюда снова возникал вопрос - что же тогда она делает рядом с ним, почему эта красивая и гордая женщина тратит свое время на "отродье dh'oine" вместо того, чтобы быть с кем-то несомненно более достойным и остроухим? Ответ пришел как-то сам по себе, хоть и неуверенно - не по той ли причине, по которой и Маклин избегал сестер? Чтобы не привязаться, не связать себя узами, из которых потом не выбраться и разрывать которые будет мучительно больно. Йен вспомнил иллюзию, созданную в воде, темноволосого эльфа, сведения о прошлом Тали, которые он узнал через Гильдию, и перестал задавать глупые вопросы - даже мысленно.
- Твои молитвы и медитации вызывают у меня такой же скепсис, как у тебя - то, что я еще помню день своего рождения. - Фыркнул Маклин в ответ на слова остроухой - и правда, совершенно непонятно было, каким образом сидение под Древом и взывания к несуществующим богам может помочь не сбиться с пути.
Йен слушал рассуждения Тали о вредности родительского тепла, естественном отборе и прочей ереси (с его точки зрения, разумеется) и даже не находил, что ответить. Все в Природе подчиняется единым законам - ни одно растение не взойдет без солнечного тепла, ни один зверь не вырастет без заботы матери, но остроухие умудрились выделиться и тут!
- Знаешь, это забавно. - Как-то совсем по-кошачьи ухмыльнулся Маклин, шлепая Тали по пальцам, которыми та ощупывала безобразие, сплетенное на ее голове. - Человеческие суеверия отказывают в душе нам - кровососам, эльфы же считаются высокоморальными и высокодуховными существами. На деле же у вас для всего существует система и четкий план - даже для воспитания детей. Ни эмоций, ни чувств - одно холодное рассуждение "как будет лучше"... Забавно. - Снова задумчиво повторил Йен - непонятно, что именно такого забавного он во всем этом видел, но улыбка у него была такая же хитрая, как и у Тали. - Значит, строгий устав, и все по расписанию - даже занятия любовью... - Серьезный тон окончательно покинул вампира, и он теперь смотрел на остроухую с каким-то язвительным любопытством, словно каверзу какую задумал. Он вспоминал тех эльфов, с которыми уже был знаком, и все больше убеждался в двух вещах - в том, что Тали права относительно их холодности, и в том, что сама она явно является среди своих белой вороной. Темпераменту этой девчонки могла бы позавидовать даже Этна. Йен мягко опрокинул остроухую спиной на траву и навис над ней, со все тем же ехидным любопытством всматриваясь в ее лицо. - Тебе не нужно посоветоваться со своей богиней, прежде чем совершить ужасное грехопадение со мной, care mia?

Продолжать спор о различиях в семейных ценностях Йен не стал, оставив при себе свое мнение о том, что у Тали семьи как таковой вообще никогда не было. Было ли это хорошо, потому что ей не пришлось пережить горечь потери родителей, или плохо, потому что свою порцию тепла она недополучила еще когда-то давно в детстве - он не брался судить. Да и вообще, признаться, желание продолжать серьезный разговор как-то поутихло - сложно сосредотачиваться на беседе, когда вспоминаешь, что под тобой все еще (это Маклин отмечал не без досады) волнующая тебя женщина, и вокруг вас на многие мили ни одной живой души, и Лондона действительно нет - его накрыло тучами, смыло дождем, возвращаться некуда, да и черт с ним, когда мысли путаются, сбиваются, скатываются в какую-то немыслимую снежную лавину, из которой с трудом удается вынырнуть, чтобы...
Чтобы все же найтись с ответом на ядовитые слова Тали, которые почему-то ничуть не задевали. Один Дьявол знает, почему - то ли потому, что верил в них Йен с трудом, то ли потому, что ему и самому было удобнее так считать - никаких теплых чувств, голое удовольствие. Кстати, пока еще не голое, что является явным нарушением эльфийского устава по совокуплению, над которым Маклин продолжал издеваться, хоть и мысленно.
- Очень мудрая богиня. - Хмыкнул вампир, подымаясь с земли и подхватывая на руки остроухую - грехопадение на берегу озера - это, конечно, очень соблазнительно и живописно, но не май месяц ведь. Ему все равно, а вот чья-то эльфийская задница может и замерзнуть. Да и было что-то неправильное в том, чтобы заниматься этим там, где она предавалась воспоминаниям о своем прошлом, пусть и кратковременным. - Знала бы ты, как я благодарен тебе, что ты пьешь эту горькую дрянь - еще одного бастарда, да к тому же остроухого, я просто не переживу. - В тон Тали отвечал Йен, занося ее в домик и опуская на медвежью шкуру рядом с камином.
Дом успел основательно прогреться за то время, что они вели свои философские беседы у озера, и ночная прохлада, упрямо проникающая сквозь окна и щели, ничего не могла с этим поделать. В комнате не горело ни одной лампы или свечи, и освещал ее только огонь в камине, потрескивающий и все еще немного пахнущий сосновой смолой. Маклин избавился от обуви и рубашки и опустился на колени рядом с Тали. На ее губах все еще блуждала эта насмешливая улыбка, но право же - зачем стирать ее пощечиной? Можно и поцелуем - как всегда, недостаточно мягким и терпеливым, как для неторопливого начала, но какое тут к Дьяволу может быть терпение, когда мысли снова сбиваются, а отблески пламени придают эльфийке какой-то инфернальный вид, и завтра уже не будет, поэтому сегодня хочется прочувствовать кожей, кончиками пальцев, запомнить его горячим дыханием на щеке, шорохом снимаемой одежды и двумя крошечными огоньками в зеленых глазах - и не понять, то ли это всего лишь отражения огня в камине, то ли и правда она горит вместе с ним...

Когда же он наконец поймет, что за каждую минуту удовольствия и спокойствия приходится расплачиваться часом боли? Когда усвоит, что нельзя гореть, не сгорая? Когда перестанет обманывать сам себя, легкомысленно закрывая глаза на происходящее и полагая, что "как-то все устроится"? Никогда и ничего само собой не устроится, по крайней мере, ничего хорошо - так точно...
А ведь какой славной идеей это казалось вначале - он, она, огонь в камине - и ничего, и никого больше. Сколько же еще лет, десятилетий должно пройти, чтобы он повзрослел наконец, очерствел окончательно и перестал верить в то, что такое в принципе возможно? И что, спрашивается, хорошего вышло из этой затеи? Едва стихли жаркие стоны, душный шепот и ласкающие слух крики, едва затих ничего не значащий, глупый постельный разговор, как все вернулось на круги своя. Маклин провалился в глухую темноту, из которой все отчетливее проступали языки пламени, охватывающие деревню, вампиры, умирающие от клинков и факелов палачей, и сами Инквизиторы, раз за разом опускающие удары своих плетей на маленькое, беззащитное, скорченное от боли, детское тело...
Ничего нового - все тот же сон, все тот же крик, вот только сегодня Йен был не один, и сейчас, пока он сидел, пытаясь отдышаться и прогнать навязчивые видения прошлого, его лица касались теплые пальчики Тали. А Маклин смотрел на нее дико, словно не понимая, кто она и почему оказалась рядом.
До чего же глупо и наивно было верить, что можно забыть обо всем хотя бы на день! Йен рывком отвел от себя руки остроухой и резко поднялся на ноги, избегая смотреть на нее. Кто бы ни был раньше хозяином этого дома, хвала ему - в покрытом пылью баре нашелся коньяк, показавшийся Маклину, сделавшему залпом большой глоток, непривычно крепким. Вампир тут же разозлился на себя - как это малодушно - пытаться заглушить память и боль алкоголем. Такой же рассерженный взгляд адресовался Тали - как будто она была виновата, что стала невольной свидетельницей этой слабости.
- Довольно. Заигрались. - Сухие, скупые фразы - словно каждую Йен не произносил, а отрезал. Из раскрытых окон на пол несмело переползали первые солнечные лучи, а значит, не прошло и нескольких часов, как они заснули, и впереди еще долгий солнечный день, но это волновало Маклина меньше всего. - Пора возвращаться. - О том, чтобы задержаться здесь до вечера, переждать день, не могло быть и речи - иллюзия рассыпалась, Лондон вернулся на свое законное место и требовал присутствия лидера Реформаторов. Отдохнет он на том свете, не раньше.
Одевался Йен, все так же стараясь не смотреть на Тали - казалось, стоит только увидеть эту совершенно неправильную, ненужную заботу, участие в ее глазах, и он сорвется. На что именно - на злость или того хуже - снова на нежность, неизвестно, но сорвется. Не глядя, и на улицу вышел, словно пытаясь обезопасить себя наверняка - не только от ее взгляда, но и голоса. Глупая, бесконечно глупая затея...