Никогда Йен не думал, что Смерть придет к нему так. Если честно, у него была два варианта, о которых он не то, чтобы мечтал, но считал наиболее вероятными и наиболее приемлемыми для себя. Первый - он все же не переживет Восстание. Сделает свое дело - вспыхнет той самой спичкой, но быстро сгорит. Он ничуть бы не возражал против такого развития событий, но тогда оставалось бы еще одно незавершенное дело - после того, как кровью умоется Лондон, а вслед за ним и вся Англия, Маклин непременно освободил бы Шотландию. Освободил от жалких овец, сделав из этой прекрасной страны территорию, на которой свободно жили бы исключительно нелюди - разве не это принято называть раем?..
Но уж точно не ожидал он, что смерть придет к нему вот так - с маленькой буквы. Все тем же скрипом двери и жестяной кружкой с водой, которую хмурый тюремщик (не один из вчерашних, кто-то другой) небрежно бухнул перед ним на пол. Как великодушно. Как будто вода - это именно то, в чем он нуждался сейчас больше всего. Впрочем, она пригодилась - Маклин вылил жидкость себе на лицо, смывая кровавые потеки от утренних побоев. Лучше от этого его лицо, конечно, выглядеть не стало, но не все ли равно, если его голова скоро будет лежать в корзине, словно гниющий кочан капусты?
.. Бесконечные серые и унылые коридоры Тауэра утомляли. Они слишком явно напоминали Йену о том жалком состоянии, в котором он оказался. Он впервые понял, каково это - когда нет действительно никакой надежды на спасение. Даже в самой кровавой резне, даже истекая кровью, даже добираясь до логова в виде фарша, всегда можно ухватиться за Надежду. И каково же было теперь идти по этим коридорам, зная, что когда они закончатся, когда его выведут на Тауэрский холм, надежды уже точно не будет?
Оказывается, солнце уже почти село. Оказывается, низина под Тауэрским холмом, где на обычную казнь собиралось посмотреть около пятисот любителей подобных зрелищ, теперь вмещала себя едва ли не полторы тысячи зевак. И их лица пылали ненавистью - только это заставило Йена улыбнуться, криво и жутко, в силу повреждений его лица, но все же улыбнуться. Еще бы - казнили убийцу премьер-министра! Виновца кровавой резни в церкви Святого Патрика! И ни слова о Реформаторах - видимо, Инквизиции пока не было выгодно сеять панику среди овец.
Наконец бесконечные тычки в спину и звяканье кандалов закончились, и Маклин оказался на деревянном помосте. В паре метров от него была грубо сколоченная плаха, в которую глубоко въелась кровь. До чего же это мерзко - даже лишаться жизни ему придется наравне с жалкими овцами..
- .. за многочисленные убийства, за нарушение Договора... - Ого, оказывается, его судьей оказался не кто-нибудь, а сам епископ Кентерберрийский - видимо, очень уж хотелось попасть в заголовки газет. Какая жалость, что основная слава все же достанется ему, Йену, а не епископу. Впрочем, вряд ли вампир возражал бы поменяться с его преосвященством местами. - .. за умерщвление знатного лица именем Ее Величества Королевы Великобритании и именем англиканской церкви Йен Маклин приговаривается к смертной казни через обезглавливание! - Едва ли не торжественно закончил епископ, сворачивая свой фолиант и глядя на вампира, так как и полагается святым особам смотреть на нечисть - с отвращением и с высокомерием.
А Йен продолжал улыбаться. Улыбаться, пока ты еще стоишь на своих (пусть и смертельно болящих) ногах, пока тебя не поставили на колени возле плахи, оказалось неожиданно легко. Он обводил глазами беснующуюся толпу, переводил взгляд на епископа, на тюремщиков, на своего будущего палача, лицо которого было по традиции скрыто черной маской, но не видел никого из них. Презрение и ненависть к жалким овцам, которую он копил всю жизнь, именно сейчас достигла своей высшей точки. Сколько он мог бы сделать с такой ненавистью! Сколько смерти принести! Не иронично ли, что именно теперь ему придется умереть?

Пока Йена вновь толкали вперед, поближе к плахе, пока в ушах сливались в одно неясное жужжание слова молитвы (даже нехристям, оказывается, такое положено!) епископа, вампира терзал один вопрос - полагается ли ему, как приговоренному к смерти, последнее желание? И, если да, то чего же просить - духовного или телесного? К телесному, несомненно, относились сигареты - кажется, еще в камере за одну затяжку Маклин, не задумываясь, отгрыз бы себе руку. Желанием же духовным стала бы нижайшая просьба, чтобы Ее Смердящее Величество сделало ему напоследок минет.. Впрочем, Йена ждало разочарование - очевидно, такой мрази, как он, молитва во очищение полагалась, а вот последнее желание - нет.
Сложнее всего был этот момент - когда его ставили на колени. Нет, не потому что это приближало минуту смерти - с этой мыслью Маклин уже свыкся - было невыразимо унизительно стоять на коленях перед тысячами овец. Слабое сопротивление снова не принесло никакого толку, и тюремщики без труда буквально уронили его на колени, заставив скривиться от боли сразу в обеих простреленных конечностях.
Пока голову еще не уложили на плаху, осужденный имел возможность в последний раз лицезреть хоть что-то, кроме дощатого пола помоста, и Йен решил воспользоваться этим. Смотреть на толпу овец, которые сливались перед ним в одно сплошное пятно, не хотелось - разве это стоит последнего воспоминания, которое ты уносишь с собой в могилу? Впрочем, вряд ли у него будет могила - сожгут, чтобы, не приведи боги, не отрастил себе новую голову и не восстал нежитью. Хаха. Маклин поднял глаза выше, но там была лишь смердящая Темза и смутные очертания города. Почему-то вспомнилась самодовольная ирландская поговорка "Когда ирландец хочет поговорить с равным, он обращается к Богу". К  кому было сейчас обратиться Йену? Хорошо было бы сказать хотя бы несколько слов напоследок Хоки - нет, не сопливых прощаний, наставлений и задумок на будущее - потому что он был единственной надеждой Маклина на то, что дело Восстания не рухнет без него. Хорошо бы последний раз увидеть все же Шотландию - ведь уже почти сто лет..
- Отрицаешь ли ты всю ересь и поцелуешь ли святой крест? - Какого Дьявола прервали его размышления?! Оказывается, это епископ - сует ему в лицо подол своей мантии, чтобы вампир поцеловал вышитый на нем крест. Если бы у него были на это силы, он бы расхохотался. Если бы он мог набрать в своем пересохшем горле хоть немного слюны - он бы плюнул на распятье, чтобы позлить овцу в мантии. Но ему не было доступно ни то, ни другое, а потому Йен лишь нехорошо оскалился, показывая его святейшеству клыки, и заставив того непроизвольно отшатнуться и перекреститься.
В толпе уже начиналось  недовольство - столь долгожданное зрелище оттягивалось. Нетерпеливые крестьяне и особы поважнее, но не менее жадные до зрелищ, начали выражать свой протест так, как это, похоже, было принято тут  - забрасывать помост тухлыми яйцами и гнилыми овощами. Как и обещал ему Лорд. Вампир не делал попыток отклониться, только продолжал презрительно улыбаться - странно, но он был согласен с толпой овец - пора было с этим заканчивать.
Голову вампира насильно уложили на плаху, и он услышал те слова, которым суждено будет стать последними в его жизни:
- Когда будете готовы, вытяните ру..
Договорить палачу не дали - его перебил нахальный цокот копыт. Именно так - лошади шумели настолько нагло и нарочито, словно знали, что имеют право так бесцеремонно нарушать торжественное мероприятие обезглавливания врага народа Англии. Пользуясь тем, что палач замешкался, Йен поднял голову - в наступающей темноте его глаза горели красным, что свидетельствовало о крайнем пределе Жажды.

Дьявол, даже подохнуть не дадут спокойно! Йен уже готов был рассвирепеть, насколько позволял ему это жалкий остаток сил, когда Несомненно Очень Важная Овца взобралась на помост, но когда эта овца заговорила.. Либо ему уже отрубили голову, и он попал в тот самый рай, где возможны любые галлюцинации, либо это все же его брат Хоакин! Его брат, наряженный в судебного служащего, в дурацком мундире с начищенными пуговицами, и даже в парике! Хотелось смеяться и стонать одновременно. Смеяться от нелепости этой ситуации, стонать от ужаса, что, если эта мистификация сейчас провалится, то следующим голову на плахе сложит его малыш..
Епископ едва не выхватил у пристава документ и впился в него глазами, словно не мог поверить собственым ушам.
- Но ведь.. самого премьер-министра.. как же..
Дальше этого блеяние овцы не зашло - в самом деле, кто он такой, чтобы противиться воле самой Королевы и - о боги! - Святого Джозефа Нормандского..
Пока Йена подымали с колен, пока хмурые констебли, которыми Хоки (румяный Хоки в гольфиках!) командовал так, будто делал это всю свою жизнь, вели его вниз с эшафота, вампир с трудом сдерживал смех. Он будет жить! Нет, не гнить в какой-то тюрьме, название которой он даже не запомнил - он будет жить по-настоящему. Продолжит свое дело и когда-нибудь обязательно вырежет каждую овцу, которая присутствовала на его сегодняшней несостоявшейся казни. Поэтому, пока его вели к экипажу, Маклин внимательно всматривался в каждое лицо, смотряшее на него - с ненавистью, с презрением, с испугом.. Жадно впитывал в себя эти эмоции, чтобы с лихвой компенсировать однажды. Потому что он будет жить.
Жаль, поговорить с братом прямо сейчас не удастся - десяток констеблей распределился по двум экипажам, пятеро село в переднюю карету с "приставом", пятеро в заднюю - с заключенным. Йен напрягся изо всех сил, чтобы почувствовать их кровь - нет, это были овцы, просто овцы. Настолько грандиозную мистификацию, с подменой констеблей, было бы затевать просто опасно.
Псы прожигали его ненавидящими взглядами, а он тихо усмехался себе в бороду. Да, сейчас все зависит только от его брата, и пока он все так же беспомощен. Но в будущем.. Главное, что оно теперь есть - будущее.